***
Я прихожу к Ольшанке, сажусь на дно,воды с него не набрать.
Но без воды, это ведь всё равно
речка, река, как же ещё назвать?
Так я сижу и жду, что волна пойдёт,
вместо неё растёт широко полынь.
А река ничего не ждёт,
её берега полны.
Не течением, а травой,
не рыбой, а муравьями.
Никогда не была пустой
(пустота не в реке, а в яме
или в том, кто сидит на дне).
Волна говорит волне:
"Не волнуйся.
Река во мне".
***
Из земли торчат сухие стебли,
тянется растительный скелет.
Человек слоняется без цели,
под руки ведёт велосипед.
Если не сворачивать налево,
видно, где земля освещена.
Шея затекла смотреть на небо,
чёрных солнц созрели семена.
Хорошо кому свернули шею –
отдохнёт от трудной головы.
Жёлтым обведённые мишени,
вот досуг для нашей голытьбы.
Это поле в полиэтилене,
чёрным в пачке красная цена.
Не бывает смерти у растений,
не хоронят высохших костей их,
и никто не помнит семена.
Из земли торчат сухие стебли,
тянется растительный скелет.
Человек слоняется без цели,
под руки ведёт велосипед.
Если не сворачивать налево,
видно, где земля освещена.
Шея затекла смотреть на небо,
чёрных солнц созрели семена.
Хорошо кому свернули шею –
отдохнёт от трудной головы.
Жёлтым обведённые мишени,
вот досуг для нашей голытьбы.
Это поле в полиэтилене,
чёрным в пачке красная цена.
Не бывает смерти у растений,
не хоронят высохших костей их,
и никто не помнит семена.
***
Белеет одинокий, но не парус,
от ужаса, что жизнь предрешена.
Как музыка – чередованье пауз,
так человек – сплошная тишина.
Обломится, но держится для вида,
так дерево не знает слова "крах".
О чём поёт последняя обида?
Но нет необходимости в словах.
Теперь забыть, кто рядом был, кто выбыл,
кто рухнувших руин не поддержал.
И если счастье есть, то это выбор –
не помню кто, но правильно сказал.
Белеет одинокий, но не парус,
от ужаса, что жизнь предрешена.
Как музыка – чередованье пауз,
так человек – сплошная тишина.
Обломится, но держится для вида,
так дерево не знает слова "крах".
О чём поёт последняя обида?
Но нет необходимости в словах.
Теперь забыть, кто рядом был, кто выбыл,
кто рухнувших руин не поддержал.
И если счастье есть, то это выбор –
не помню кто, но правильно сказал.
***
Это не город, а частный сектор,
публично повешенное бельё.
До последней воды выкручивает соседка
постельное и своё.
Невольно, но подглядишь – просвечивают дворы.
Что там? Строительный хлам,
мусорные дары –
русский стиль "Сделай сам".
На вопрос "Из какой ты дыры?" –
все из одной, сестра.
Эти здания были отданы под торговлю,
этот воздух – рекламным вывескам.
Если мир – театр, то сколько довольных ролью?
Больше всего в любительском.
Что ещё? Вещевой овощной
рынок, где пахнет рыбой.
Пивной магазин "На дне".
Жизнь как табличка на входе, словом "закрыто"
повёрнутая ко мне.
Это не город, а частный сектор,
публично повешенное бельё.
До последней воды выкручивает соседка
постельное и своё.
Невольно, но подглядишь – просвечивают дворы.
Что там? Строительный хлам,
мусорные дары –
русский стиль "Сделай сам".
На вопрос "Из какой ты дыры?" –
все из одной, сестра.
Эти здания были отданы под торговлю,
этот воздух – рекламным вывескам.
Если мир – театр, то сколько довольных ролью?
Больше всего в любительском.
Что ещё? Вещевой овощной
рынок, где пахнет рыбой.
Пивной магазин "На дне".
Жизнь как табличка на входе, словом "закрыто"
повёрнутая ко мне.
***
Бабушкин дом стоял на краю села.
Под горой начинался лес.
Вишня в саду белой зарёй цвела,
заглядывала в окно, как прохожий или беглец.
Сладко было во рту от гречишного мёда,
зачерствелого чёрного хлеба.
Бабушка приносила в ведре воду,
приносила в ведре небо,
зажигала лампаду перед иконой,
укладывала меня под тяжёлое одеяло.
И всю ночь на прозрачном небе в ведре бездонном
звезда сияла.
Бабушкин дом стоял на краю села.
Под горой начинался лес.
Вишня в саду белой зарёй цвела,
заглядывала в окно, как прохожий или беглец.
Сладко было во рту от гречишного мёда,
зачерствелого чёрного хлеба.
Бабушка приносила в ведре воду,
приносила в ведре небо,
зажигала лампаду перед иконой,
укладывала меня под тяжёлое одеяло.
И всю ночь на прозрачном небе в ведре бездонном
звезда сияла.
***
Медленно,
часть от целого,
падают листья,
как будто за пикселем пиксель
осыпается мир, начиная с леса,
как будто распад победил
с внушительным перевесом.
Чем объяснить такую печаль вначале?
Разве мы смерть до этого не встречали?
Или приняли за свою?
Как ни тянусь до света – не достаю.
Как ни расти, а стеблям лежать в зиме,
в коме, в комке из снега, лицом к семье,
в корни, а то и значит, держись корней,
помни свою печаль, говори о ней.
Но если копнуть поглубже, то это, на самом деле,
никакой не ужас, а память по земледелию.
Ле́са будущие дрова
в небе по рукава.
Как долго летит листва.
Медленно,
часть от целого,
падают листья,
как будто за пикселем пиксель
осыпается мир, начиная с леса,
как будто распад победил
с внушительным перевесом.
Чем объяснить такую печаль вначале?
Разве мы смерть до этого не встречали?
Или приняли за свою?
Как ни тянусь до света – не достаю.
Как ни расти, а стеблям лежать в зиме,
в коме, в комке из снега, лицом к семье,
в корни, а то и значит, держись корней,
помни свою печаль, говори о ней.
Но если копнуть поглубже, то это, на самом деле,
никакой не ужас, а память по земледелию.
Ле́са будущие дрова
в небе по рукава.
Как долго летит листва.
***
Море, моё ты море,
синяя полоса,
с виду цветёт цикорий,
польза пустым глазам.
Плюсы села простые,
эко – любой продукт.
Звёзды сорвёшь – остынут,
новые нарастут.
Поле не поединок,
можешь бродить один.
– Вы из каких глубинок?
– Мы из таких глубин.
Море, моё ты море,
синяя полоса,
с виду цветёт цикорий,
польза пустым глазам.
Плюсы села простые,
эко – любой продукт.
Звёзды сорвёшь – остынут,
новые нарастут.
Поле не поединок,
можешь бродить один.
– Вы из каких глубинок?
– Мы из таких глубин.
***
то ли ей плохо видно
(не пользуется очками)
то ли бабушке всё равно
на варенье вишня давится
с червячками
заодно
как бы странно мне ни казалось
вида не подаю
но пенки снимать отказалась
не пробую не плюю
к вечеру поливали себя и корни
водопровода нет есть бочка и буровая
майонезным ведёрком (я же не посторонний)
нагую бабушку поливаю
в городе перед домом в кустах малины
вдруг кто увидит но бабушке наплевать
как говорится жизнь оказалась длинной
теперь-то чего скрывать
я раздеваюсь за домом
везде соседи
сразу неловко потом веселюсь с водой
горячей из бочки холодной из буровой
вдруг кто увидит уже не волнуюсь этим
стыд с меня что ли смылся волной в ведре
вечером летним видится в новом свете
родинка на бедре
родина во дворе
ягодное варе...
то ли ей плохо видно
(не пользуется очками)
то ли бабушке всё равно
на варенье вишня давится
с червячками
заодно
как бы странно мне ни казалось
вида не подаю
но пенки снимать отказалась
не пробую не плюю
к вечеру поливали себя и корни
водопровода нет есть бочка и буровая
майонезным ведёрком (я же не посторонний)
нагую бабушку поливаю
в городе перед домом в кустах малины
вдруг кто увидит но бабушке наплевать
как говорится жизнь оказалась длинной
теперь-то чего скрывать
я раздеваюсь за домом
везде соседи
сразу неловко потом веселюсь с водой
горячей из бочки холодной из буровой
вдруг кто увидит уже не волнуюсь этим
стыд с меня что ли смылся волной в ведре
вечером летним видится в новом свете
родинка на бедре
родина во дворе
ягодное варе...
***
когда придёт осенняя вода
готовь посуду
вот ласточки сидят на проводах
печаль повсюду
вот облако над областью Мучкап
не глушь а тише
что музыку садового сверчка
и в доме слышу
ещё синап до позднего висит
не то что злаки
а сколько было ночью персеид
лежат в овраге
садовый труд как сумма груш и грыж
и труд бумажный
а то что ты со мной не говоришь
уже не важно
когда придёт осенняя вода
готовь посуду
вот ласточки сидят на проводах
печаль повсюду
вот облако над областью Мучкап
не глушь а тише
что музыку садового сверчка
и в доме слышу
ещё синап до позднего висит
не то что злаки
а сколько было ночью персеид
лежат в овраге
садовый труд как сумма груш и грыж
и труд бумажный
а то что ты со мной не говоришь
уже не важно
***
По количеству света в окнах определяю,
сколько домов жилых.
По одной из двух улиц хожу, гуляю,
нет никого живых
мне навстречу.
Время такое – вечер,
и людям незачем выходить.
А с другой стороны, и мне поделиться нечем
с ними, не о чем говорить.
И я говорю деревьям:
"Хорошо мы живём, все по своим деревням,
все по своим местам,
это дерево для креста,
а другое для люльки,
вот так и люди,
нужны для чего-нибудь".
И сама соглашаюсь: "Если ты есть, то будь".
По количеству света в окнах определяю,
сколько домов жилых.
По одной из двух улиц хожу, гуляю,
нет никого живых
мне навстречу.
Время такое – вечер,
и людям незачем выходить.
А с другой стороны, и мне поделиться нечем
с ними, не о чем говорить.
И я говорю деревьям:
"Хорошо мы живём, все по своим деревням,
все по своим местам,
это дерево для креста,
а другое для люльки,
вот так и люди,
нужны для чего-нибудь".
И сама соглашаюсь: "Если ты есть, то будь".
***
Вечернее небо – раздавленная малина.
Пыльное поле, скошенная поляна.
Детство совсем запомнилось как молитва
(мысленно, постоянно).
С бывшего дна осколки от перламутра –
это была река, но она засохла.
Здесь на цветках лежит золотая пудра,
а от людей остался пакет и стёкла.
Я забрала с собою (хотя куда мне?)
в память об этом дне небольшие камни.
Как свою прошлую жизнь
(а могла бы и налегке),
так и ношу те камушки в рюкзаке.
Вечернее небо – раздавленная малина.
Пыльное поле, скошенная поляна.
Детство совсем запомнилось как молитва
(мысленно, постоянно).
С бывшего дна осколки от перламутра –
это была река, но она засохла.
Здесь на цветках лежит золотая пудра,
а от людей остался пакет и стёкла.
Я забрала с собою (хотя куда мне?)
в память об этом дне небольшие камни.
Как свою прошлую жизнь
(а могла бы и налегке),
так и ношу те камушки в рюкзаке.
***
Деревья узнаются по листу.
И я так думала, что мы с тобой похожи.
Они стоят и обнимаются в лесу.
Мы раньше тоже.
Сломаем здесь, а я потом перенесу.
Из веток сломанных какой воздвигнем сад?
Воткнём их в землю не затем, не за плодами.
А то, что листья до сих пор ещё висят,
так это временно, как чувства между нами.
Деревья узнаются по листу.
И я так думала, что мы с тобой похожи.
Они стоят и обнимаются в лесу.
Мы раньше тоже.
Сломаем здесь, а я потом перенесу.
Из веток сломанных какой воздвигнем сад?
Воткнём их в землю не затем, не за плодами.
А то, что листья до сих пор ещё висят,
так это временно, как чувства между нами.
***
Ползимы ползём вопреки и вдоль
(всяк свою тоску приручить изволь),
по холодным холмам крахмала.
Как говорит дорога, не сыпьте соль
мне на раны, меня достало.
Что до зимней кухни, ещё мука,
и сравнений ряд завершим на этом.
Дети слепили белого ходока
и воткнули в него режущие предметы.
Так и я стою с улыбкою напоказ,
сдвинуться не могу, как бы этого ни хотела.
И течёт вода из пуговиц серых глаз,
посреди зимы, простора и беспредела.
Ползимы ползём вопреки и вдоль
(всяк свою тоску приручить изволь),
по холодным холмам крахмала.
Как говорит дорога, не сыпьте соль
мне на раны, меня достало.
Что до зимней кухни, ещё мука,
и сравнений ряд завершим на этом.
Дети слепили белого ходока
и воткнули в него режущие предметы.
Так и я стою с улыбкою напоказ,
сдвинуться не могу, как бы этого ни хотела.
И течёт вода из пуговиц серых глаз,
посреди зимы, простора и беспредела.
***
В чём свобода или заточенье?
В целом здесь светлей и живописней.
От событий, говоря точнее,
жизнь вдали от настоящей жизни.
Снег нападал, пролетела птица,
сделали ремонт хороший в церкви.
Зная, больше нечему случиться,
почему-то люди любят цепи.
Вот лежат нарядными рядами.
Кладбище. Хорошая погода.
Вот весна с бумажными цветами.
Перемена времени и рода.
Расскажи мне, мама, в чём свобода?
В чём свобода или заточенье?
В целом здесь светлей и живописней.
От событий, говоря точнее,
жизнь вдали от настоящей жизни.
Снег нападал, пролетела птица,
сделали ремонт хороший в церкви.
Зная, больше нечему случиться,
почему-то люди любят цепи.
Вот лежат нарядными рядами.
Кладбище. Хорошая погода.
Вот весна с бумажными цветами.
Перемена времени и рода.
Расскажи мне, мама, в чём свобода?
***
С утра смотреть в аквариум окна.
Здесь не на что смотреть и смотрим на
бездействие, а что нам остаётся?
В какую форму их не облекай,
другие, но всё те же облака,
как скорлупа облупленного солнца.
Потом смотреть на зéркала портрет –
своё лицо, отцовский трафарет,
сомнение, что можем быть другими.
Куда идти и выходить к чему,
когда с собой ношу свою тюрьму,
как носят имя.
С утра смотреть в аквариум окна.
Здесь не на что смотреть и смотрим на
бездействие, а что нам остаётся?
В какую форму их не облекай,
другие, но всё те же облака,
как скорлупа облупленного солнца.
Потом смотреть на зéркала портрет –
своё лицо, отцовский трафарет,
сомнение, что можем быть другими.
Куда идти и выходить к чему,
когда с собой ношу свою тюрьму,
как носят имя.
***
"Мы живём на дне воздушного океана" -
говорила Анна
перед смертью,
а когда сужались сосуды,
что говорила, я говорить не буду.
Лёжа в яме кровати,
откуда не встать ей,
порывалась уйти домой (да мы дома! дома!),
не узнавала, кто мы.
Она уходила осенью, а весной
расступилось небо синее поплыло,
и я вспомнила, да, похоже, что под водой,
только очень светло.
"Мы живём на дне воздушного океана" -
говорила Анна
перед смертью,
а когда сужались сосуды,
что говорила, я говорить не буду.
Лёжа в яме кровати,
откуда не встать ей,
порывалась уйти домой (да мы дома! дома!),
не узнавала, кто мы.
Она уходила осенью, а весной
расступилось небо синее поплыло,
и я вспомнила, да, похоже, что под водой,
только очень светло.
***
Осень.
Вот сейчас могилки окосим
и так до Пасхи.
Божья коровка, не бойся,
закрывай свои чёрные глазки.
На красной спинке
принеси нам блины на поминки,
пирожки с начинкой из яблочного варенья,
булочки и печенье.
На, заползай на ветку,
лети, улетай на небко.
Передай привет для близкого человека.
Осень.
Вот сейчас могилки окосим
и так до Пасхи.
Божья коровка, не бойся,
закрывай свои чёрные глазки.
На красной спинке
принеси нам блины на поминки,
пирожки с начинкой из яблочного варенья,
булочки и печенье.
На, заползай на ветку,
лети, улетай на небко.
Передай привет для близкого человека.
***
Прямо за кладбищем поле, Ольшанка, ивы –
видела много раз, до сих пор красиво.
Там же стоит подсолнух и кукуруза,
между ними трава ничья.
Птицы, когда им грустно,
летают, но не кричат.
Влево – асфальт, направо – грунтовка к току.
Сколько я здесь на веле каталась, столько
по сторонам смотрела, понять пыталась,
небо ещё ни разу не повторялось.
Дальше ещё дорога, она к оврагу.
Иногда там чабан с собакой пасёт отару,
иногда прилетают лебеди или гуси.
Собака кидается к велу, но не укусит
и не продолжит дальше за мной погоню.
Кто это всё запомнит? А я запомню.
Прямо за кладбищем поле, Ольшанка, ивы –
видела много раз, до сих пор красиво.
Там же стоит подсолнух и кукуруза,
между ними трава ничья.
Птицы, когда им грустно,
летают, но не кричат.
Влево – асфальт, направо – грунтовка к току.
Сколько я здесь на веле каталась, столько
по сторонам смотрела, понять пыталась,
небо ещё ни разу не повторялось.
Дальше ещё дорога, она к оврагу.
Иногда там чабан с собакой пасёт отару,
иногда прилетают лебеди или гуси.
Собака кидается к велу, но не укусит
и не продолжит дальше за мной погоню.
Кто это всё запомнит? А я запомню.
